Анализ стихотворения «Silentium!» Ф. И.
Тютчева.
Пожалуй, ни одному произведению Тютчева не
было дано так много противоречивых толкований, как стихотворению «Silentium».
Буквой «Г» – «глубина» – на полях издания
1886 года пометил это стихотворение Лев Толстой, имея в виду не только глубину
общечеловеческого содержания, но и глубину тютчевского лиризма, выразившегося в
«Silentium!». Толстой пометил это стихотворение в «Круге чтения» 30 сентября в
качестве эпиграфа к размышлениям, предлагаемым читателям в тот день: «Чем
уединённее человек, тем слышнее ему всегда зовущий его голос бога». «В важных
вопросах жизни мы всегда одни, и наша настоящая история почти никогда не может
быть понята другими. Лучшая часть этой драмы есть монолог, или, скорее,
задушевное рассуждение между богом, нашей совестью и нами. Амиель», «Паскаль
говорит: человек должен умирать один. Так же должен и жить человек. В том, что
главное в жизни, человек всегда один, то есть не с людьми, а с богом» – это
цитаты Амиеля и Паскаля, приведённые тут же в «Круге чтения». Многообразию глубинных,
потаённых смыслов тютчевского стихотворения нет конца.
Вот точка зрения К. Д. Бальмонта: «Тютчев
понял необходимость того великого молчания, из глубины которого, как из
очарованной пещеры, озарённой внутренним светом, выходят преображённые
прекрасные призраки». По мнению К. Бальмонта, стихотворение «Silentium!»: о
сущности творческого процесса, об акте творчества, трактованном с позиций
идеализма.
В. Иванов: «слово перестало быть
равносильным содержанию внутреннего опыта». Вослед за Вячеславом Ивановым –
современный исследователь символизма и модернизма И. Ангере: «Тютчев
предполагает, что мир, особенно невидимый, настолько многообразен и сложен, что
для выражения действительных явлений жизни общепринятый человеческий язык
слишком беден и что является причиной ложности нашей речи: "Как сердцу
высказать себя? <.> Мысль изречённая есть ложь”».
Приступая к непосредственному анализу
построения и выразительных средств стихотворения «Silentium!», оставшегося навечно
в истории русской и мировой лирики в качестве одного из глубочайших постижений
внутренней жизни человеческой души, оговорюсь, что так же, как и каждая эпоха
создаёт своего Гамлета, каждое поколение по-своему читает и будет читать
«Silentium!».
В качестве основного текста для анализа
выбран текст «Современника» 1836 г., признанный основным в большинстве изданий
стихотворений Тютчева:
Silentium!
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими – и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,
Питайся ими – и молчи.
Лишь жить в себе самом умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью – и молчи!.
<1830>
«Каждое его стихотворение начиналось
мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием
глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого. происхождения
своего мысль г. Тютчева никогда не является читателю нагою и отвлечённою, но
всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им и
сама его проникает нераздельно и неразрывно», - писал Иван Сергеевич Тургенев.
В самом названии чувствуется
торжественность, состоящая в том, что Тютчев назвал стихотворение не русским
словом «Молчание», а латинским «Silentium!».
Среди лучших тютчевских стихотворений
«Silentium!» имеет совершенно особую судьбу. Поэт не хранил черновиков, в
изданиях его стихотворений раздел «Другие редакции и варианты» чрезвычайно
беден; «Silentium!» – единственное произведение, дошедшее до нас в трёх
редакциях. Редакции эти свидетельствуют не о тщательных поисках слова, а как бы
о неполной небрежности автора, то ли смутно, по памяти воспроизводящего забытый
текст, то ли вообще не нуждающегося в точной записи своего гениального
творения.
«Молчи, скрывайся и таи / И мысли и мечты
свои» – печатает Тютчев в «Молве» 1833 года. «И чувства и мечты свои» – «
Современник» 1836-го. «Пускай в душевной глубине/ Встают и кроются оне.» –
«Молва». «Встают и заходят оне» - «Современник». «И всходят и зайдут оне» –
«Современник» 1854 года. «Как звёзды мирные в ночи» – «Молва». «Безмолвно, как звезды
в ночи» – «Современник». «Как звёзды ясные в ночи» – «Современник» 1854 года.
Легко можно объяснить первую из перемен, «И мысли и мечты» на «И чувства и
мечты». Может показаться чрезмерным количество сонорных в первых двух строках,
особенно слогов: «мо», «мы», «ме», а отрывистое «ч» задаёт тон первой строфе.
Остальные перемены объяснить труднее.
Такая свобода обращения с собственным
текстом не была свойственна Тютчеву ни в ранний период его творчества, когда он
переводил Горация, подражал Жуковскому и Батюшкову, увлекался Державиным, ни в
поздний период 1850-1860-х годов, когда тютчевская лирика может быть сочтена
одним из замечательных достижений русского реализма в лирике.
Восемнадцать строк поделены на три
секстины. Каждая из трёх частей замкнута в себе – по смыслу, интонационно,
синтаксически и музыкально. Связь частей – лишь в развитии мысли. Единственная
формальная деталь, которой поэт позволяет себе подкрепить, подчеркнуть единство
трёх частей, - последние строки секстин:
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими – и молчи.
.............
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими – и молчи.
.............
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью – и молчи!.
Настойчивое повторение – этот приём
превалирует в стихотворении, построенном как призыв, как убеждение, как
стремление объяснить.
Вновь и вновь перечитывая стихотворение,
перенасыщенной повелительной интонацией, убеждаемся, что оно не носит характера
спора и у него нет адресата – человека, с которым спорят. В стихотворении
«Silentium!» нет полемики. Скорее оно утешает отчаявшегося, объясняет
растерявшемуся, другому или себе, как жить в мире. «Как бессильна человеческая
мысль, так бессильно и человеческое слово. Не удивительно, что в одном из самых
задушевных стихотворений Тютчев оставил нам такие суровые советы», - пишет
Валерий Брюсов.
Первая строфа – энергичное убеждение,
волевой напор, обращённый к себе ли, к другому ли, но к родному и слабому,
нуждающемуся в помощи словом со стороны более опытного или просто себя же, но
повзрослевшего: «Молчи, скрывайся и таи.». И тут же успокоение: твои чувства от
этого не погибнут, но будут жить всё той же жизнью, вставать и заходить в
душевной глубине, «как звезды в ночи», «любуйся ими». Старший друг заботливо
оберегает младшего; повзрослевший человек учит юного романтика, в душе которого
встают и заходят прекрасные звёзды чувств и мечтаний. Такова первая строфа.
Во второй строфе энергичный напор,
настойчивость уступают место убеждению с помощью логического размышления,
доказательств. На три предельно острых вопроса: Как сердцу высказать себя? Другому
как понять тебя? Поймёт ли он, чем ты живёшь? следует афористически ёмкое:
«Мысль изречённая есть ложь». Вот что пишет по этому поводу В. Брюсов: «Из
сознания непостижимости мира вытекает другое – невозможность выразить свою
душу, рассказать свои мысли другому. Если «мысль», то есть всякое рассудочное
познание, есть ложь, то приходится ценить и лелеять все нерассудочные формы
постижения мира: мечту, фантазию, сон». Во второй строфе идёт речь о
возможности передать словом жизнь сердца и души.
«Мысль изречённая» – это не просто мысль
сказанная, произнесённая, это ещё антоним слову «неизречённая». Значение слова
– необыкновенный, неописуемый.
Следовательно, изречённая – это ещё и
обыкновенная. Я думаю, что читателям девятнадцатого века этот смысл слова
«изречённая» был гораздо более явен, лежал ближе к поверхности, чем для нас.
Тютчев необычайно скуп на тропы в
«Silentium!». На три строфы – три образа: сравнение «Безмолвно, как звезды в
ночи», параллель души с незамутнёнными ключами и образ дневных лучей,
разгоняющих мир «таинственно-волшебных дум».
Звёзды и ключи – образы, выражающие
внутреннюю жизнь души, дневные лучи – символ внешнего мира.
Таинственно-волшебные думы – это не мысли,
это романтические мечтания.
Соприкосновения с реальной жизнью они не
выдерживают:
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Призывом «Молчи!.» начинается
стихотворение, и этим же оканчивается каждая из трёх строф:
Любуйся ими – и молчи,
...........
Питайся ими – и молчи,
...........
Внимай их пенью – и молчи.
Основываясь на прочитанной мной статье Н.
Королёвой, хочу сказать, что лирически стихотворение «Silentium!» выдержано в
нейтральном стиле лирики 1830-х годов со словами высокого стиля: «оне»,
«звезды» вместо «звёзды».
Параллельно со словами высокого стиля
используется разговорный синтаксис.
Пускай в душевной глубине
.............
Мнения о размере, которым написано
«Silentium!» разделяются. Вот какой точки зрения придерживается Н. Королёва,
статью которой я прочитал: «Сказать о "Silentium!”, что это стихотворение
написано четырёхстопным ямбом, равносильно тому, чтобы не сказать ничего.
Ритмика тютчевского стихотворения и система ударений строки свободны от
условно-стихового размера. О размере этого стихотворения возникли
фантастические теории, что оно написано ямбом со включением трёх строк
амфибрахия. Видимо, к музыке тютчевского стиха должен быть найден другой ключ».
Если подойти к раскрытию секрета ритмики тютчевского «Silentium!» с другой
точки зрения, то окажется, что оно написано в основном трёхударной строкой:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои
–
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи,
-
Любуйся ими – и молчи.
«Тютчев мастерски умел пользоваться
перебоями ритма, подчёркивая ими смысл стиха. На сбое строки, начинающейся
словом "дневные”, ритм, как бы споткнувшись, образует паузу и тем подчёркивает
её заветный смысл», - пишет А. Горелов о ритмике тютчевского стихотворения.
В своём «Silentium!» поэт призывает романтика
вслушаться в пение «таинственно-волшебных дум» в его собственной душе. Гармония
соразмерности частей, гармония смысла и формы, фраз и строк – таковы главные
средства, с помощью которых Тютчев создал свой великий шедевр романтической
лирики – 18 строк о молчании. | 
